- Открой, ну. Хватит уже сидеть там, три часа сидишь.
Он подергал ручку. дверь не поддавалась. Не было слышно ничего. Уже прошло, ладно, не три, часа полтора с тех пор как она закрылась в комнате. Он говорил через дверь, звонил на мобильный, писал. Тишина.
Всего-то пошутил, думал он. Ну, неудачно, с кем не бывает, не подумал, ляпнул. Что теперь, весь вечер не разговаривать? Да, порой ляпал не впопад. Вырывалось само. И оказывалось, что вырывалось что-то колкое и обидное. Бесит. И почему нельзя отнестись с юмором? Он покачал головой, наверное, плохо у него с юмором.
А ведь он постоянно так делает. Скажет что-то, вроде необидное. А потом оказывается, что это подкол, это грубо. Вот так скажешь одну фразу, а потом день с тобой не разговаривают. Два. Такое бывало не каждую неделю, но каждый месяц точно. Обычно буря проходила за пару дней, но осадок оставался. А потом повторялось опять.
Буря была даже не бурей а скорей штилем, попав в который иные мореплаватели рисковали умереть от голода. Они или не разговаривали или держались подчеркнуто холодно. Она держалась. Он же злился. На себя по большей части. За то, что не думает что говорит и не умеет держать язык за зубами.
Он достал мобильник и написал еще одно сообщение. “Ну хватит уже, выходи.” Он несколько раз извинился. говорил, что впредь будет думать что говорит, что исправится. Нет ответа.
Когда они говорили, это было так отстраненно, что казалось. это кто-то другой с тобой говорит. Не совсем уж холодно, но и без особого тепла. Чужой человек. Или ты был чужой. Или на тебя поставили фильтр и вместо тебя серый силуэт и белый шум как в той серии Черного зеркала. Он вдруг вспомнил. был один раз, когда он сказал что-то уж совсем неудачное и, вроде бы ничего, никто не молчал, разговаривали, но кто с кем? Он Как черная дыра, она притягивает свет, но не отражает его. Так и он, не видел своего отражения в глазах, в голосе, в мыслях. Будто тебя отправили в перманентный бан, заблокировали по айпи. Ты перестал существовать, перестал быть. Спутник без планеты. Дерево без тени. Такое бесконечное одиночество.Как тот мальчик в Долгом джонте, который видел тайны Вселенной и сошел с ума. Только тут ты их не увидел, тебя огородили от Вселенной и сказали, извини, оставляем, солнце, но луну и звезды ты не увидишь никогда. Вот тогда стало действительно страшно.
Он постучал, позвал по имени. Ты тут? Где же еще ей быть, конечно тут. То есть там, за дверью. Просто бойкот, просто молчит. Или не тут? Рука, занесенная для стука, замерла. А если правда нет? Если ушла? Как-то взяла и ушла, а он остался. Он достал мобильник. Последний час он звонил только ей. но ответа не было. Он нажал вызов еще раз. Гудки шли, но из-за двери не доносилось не звука. Он прислушался. Даже жужжания виброзвонка не было слышно. Он позвонил еще. И еще. Все так же. Подергал ручку. Дверь не поддалась.Он сел на пол и стал смотреть на дверь.
На улице уже стемнело и квартира погрузилась в темноту. Фонарей на улице было мало поэтому в доме было достаточно мрачно. Дверь отливалась белым. Снизу, с пола, она напомнила ему Врата Истины из того японского мультика про мальчика с металлической рукой и ногой. Что же там с этими Вратами было, пытался он вспомнить. Какой-то обмен. Что-то можно было получить. Что получить,за что, мм, не вспоминалось. Он снова взглянул на дверь. В погруженной темноте квартира дверь выглядела зловеще. Как Монолит, только белый. Он чувствовал себя таким маленьким перед этой массивной дверью, окруженный лишь темнотой и своими мыслями.
Точно! Принцип равноценного обмена. Если хочешь что-нибудь получить, нужно заплатить соответствующую цену.Одни теряли части тела, другие органы, а кто-то - целое тело. Все хотели вернуть то, что они потеряли. Он же больше всего на свете хотел вновь услышать ее голос. Хоть что-то. Позвать его по имени, мат, долгая тирада о том, как ее все достало, то, что ее бесит, когда он говорит не думая. Да хоть кашель. Что угодно, что сказало бы: да я тут. я здесь, за этой дверью. Вот. Ему нужен ее голос. А что отдаст он? Что равносильно ее ответу?
Всякий раз, когда он открывает рот, получается ерунла. То нахамит, хотя не собирался, то ворчит на все подряд, то скажет обидное. Какого черта! Может же молчать. Когда молчит, не ляпает. Сколько раз было. Вот, отдам свой голос, решает он. Торжественно клянусь, больше не говорить глупостей. Нет, он же все равно будет говорить и, нет-нет, что-нибудь да выскочит. Не то. Нужно совсем не говорить. Молчать. Обет молчания. Как тот художник из фильма режиссера Сталкера. Или не художник. Не важно. В общем, жил-был художник и был он немой. И актер, его игравший, чтобы лучше вжиться в роль, год не разговаривал. Или не год. Но вот так. Вариант, да, решил, он. Но, опять же, когда-нибудь я заговорю, и все начнется по новой. Нужно более действенное решение.
А еще было ОК. Когда он хотел отшутиться, сменить тему разговора, разрядить обстановку. Рассказывал что-нибудь отвлеченное. ответом ему было ОК. Это безразличие холодило его так, что он подолгу сидел, глядя перед собой и пытаясь найти себя.
Он прикусил язык, сжал зубами. Скользкий кусок мяса, из-за тебя одни проблемы. Лучше бы тебя не было. Стоп. Вот именно. Он просиял. Нужно избавиться от языка. Язык мой враг мой, так ведь говорят. Нужно просто избавиться от языка. Он кое-как встал, ноги затекли от долгого сидения, и пошел на кухню.
В выдвижном ящике лежала россыпь ножей, но ни один не был достаточно острым - руки так и не дошли купить камень и заточить, чтобы они были как у того блондинистого обзорщика с ю-тьюба. Где то были ножницы, но где? В темноте было плохо видно. он щелкнул выключателем, но ничего не изменилось, света не было. В ящике для инструментов был нож для бумаги, вспомнил он, должен подойти.
В ноже стояло старое лезвие, которое он решил заменить Свет из окна мало что освещал, поэтому операция по обновления ножа стоила ему нескольких порезов. Инструмент был острый и теперь с рук капало. Ничего, утром приберу, подумал он.
Держать язык было неудобно. Он не мог высунуть его достаточно далеко и тот был скользкий, удержать пальцами было невозможно. Пассатижи, вспомнил он.
Больно. Он вскрикнул и схватился рукой за рот. Нож выпал. Боже, как больно. Больно. Не могу, пронеслось в голове. Слишком больно. Надо. Если он оставит язык. все повторится. Нельзя. Он хотел услышать голос. Надо.Одним резким движением, как по маслу, и готово. Жаль, что нельзя поймать боль, усмехнулся он, ремень- то не зажмешь. Надо.
На улице было уже светло, когда щелкнул замок и дверь отворилась.
-Ты дома? Я просто заснула и ничего не слышала.
